Схватки с утра были несильные, и бабушка решив, что до родов ещё успеет домой смотаться - магарыч врачам принести, побежала. Одна нога здесь, другая там. Полчаса не прошло, как она вернулась. Глядь, а мамы в палате уже нет. Бегом в родзал. И там её нет. Мимо проходила медсестра, и она к ней обратилась:
- Мою дочку-роженицу куда повезли?
- Клюшину?
- Да.
- Так она родила уже. В пятой палате сейчас.
Бабушка радостным оленем поскакала туда и застала маму конечно без пуза, но в слезах.
- Почему так быстро? Кто родился? Девочка?
- Да, девочка. Только ты ушла, мне укол вкололи и сразу почти потуги пошли. Они так из меня её тянули, что что-то там поломали ей и теперь не показывают, спрятали куда-то.
- Таня, подожди, не реви. Объясни по-порядку, что сломали и где она сейчас?
- Я не знаю, мне ничего не говорят, - мама была растеряна и ещё мало что понимала после родов.
Зато бабушка усекла сразу, что дело непростое и побежала по роддому в поисках внучки. Обежала все детские боксы и даже в специальный для слабых и недоношенных заглянула. Внучки нигде не было. Исчезла как утренний туман при первых лучах солнца. Но вся эта ситуация пахла уже не светом, а тьмой. Бабушка спрашивала у медсестёр и нянечек, у акушеров и гинекологов, дошла и до главного. Никто ничего не знал. Младенец родился живой, а потом его куда-то увезли. Вот и вся правда, которую удалось найти.
…Серафима приходила на работу к половине седьмого - убирала коридор, палаты, кабинеты врачей, мыла туалеты, душевые, столовую и иногда выполняла мелкие поручения медсестёр и нянечек. Работу свою считала непыльной и достойной. Платили мало, но на жизнь хватало, хорошая прибавка к пенсии. Работать пошла, чтобы при деле быть, не хотелось чувствовать себя на задворках жизни.
В этот весенний майский день всё было как обычно. Она убирала, а врачи, медсёстры и нянечки приёмного покоя сновали взад-вперёд. Кто-то на аборт плановый шёл неторопливо, кто-то к роженице спешил, а кто-то бежал к скорой встречать изнасилованную да покромсанную, а кто-то на плановое кесарево. Да мало ли куда шли, может даже просто прохаживались. Всё как всегда, разве что суеты больше, чем обычно.
Серафима ни с кем здесь не общалась по душам, и тем более сплетни не распускала, хотя многое видела и замечала. Уборщицу мало кто принимал всерьёз и никто из персонала почти не стеснялся вести при ней разговоры разные, будто она и не человек вовсе, а предмет интерьера или машина уборочная. Она прислушивалась, но не всегда, а когда нельзя было не слышать. Однако никогда не вмешивалась и даже вида не показывала, что что-то замечает и что это ей интересно. Многие в отделении любили её как эдакого молчаливого ангела чистоты.
Женщина, переодевшись в белый халат, мыла пол в коридоре. Мимо прошёл главный, на ходу беседуя с низеньким незнакомцем. Шли они неторопливо и уже заканчивали разговор.
- Да, конечно, всё сделаем в лучшем виде, - лебезил главный лысому, укутанному в драповое пальто, - как родит, сразу доставим.
- Точно?
- Обижаете, Лев Маркович. Разве я вас подводил хоть раз?
- Ну, смотрите. В этот раз случай особый. Мы долго её ждали, чтобы из-за какой-то бабки всё порушилось.
- Правильно вы говорите, она же бабка, баба то есть глупая. Раз прижать, где надо и сама откажется, запоёт как по писаному. Будет всё, как мы захотим, даже не сомневайтесь. А если понадобится и прижмем, как следует.
- Не скажите, не скажите, – несогласно покачал головой незнакомец, - Когда женщина ребёнка своего защищает, у них знаете какие инстинкты просыпаются, почище чем у зверя. Нам, мужикам такая сила и не снилась.
- Вы преувеличиваете, что мы тут баб голых не видали. Без одежды они все беззащитны, а если им ещё и…
До конца женщина разговор не дослушала - собеседники скрылись в другом крыле. Она выжала тряпку и в сердцах сплюнула.
Ну, вот опять - очередную пакость задумал, чёрт окаянный. Разве ж это человек? Нелюди они, по-другому, никак не сказать. Уже сколько раз так было. Работаю тут всего лет пять, а таких ужасов насмотрелась и наслушалась, что фашистские концлагеря и рядом не стояли. Но немцев то хоть понять можно, война тогда была, мы для них неприятелями были, врагами их отечества. А тут что же получается? Свой своих гноит и в расход пускает. Гнусно всё это. Отвратительно и бесчеловечно. Эх, как бы была посильней вас, так не молчала бы в тряпочку, узнали бы вы у меня кузькину мать. Да только догадываться можно какие силы за всем этим стоят. Смекать и продолжать молчать. А молчать то и тошно уже. Говорить и того хуже – страшно.
Серафима покрыла тряпкой швабру и пошла домывать начатое. Через час почти всё закончила, и снова появился тот человек в тёмном пальто. На этот раз он показался со стороны родильного отделения и был весел. Шёл достаточно быстро, а за ним вприпрыжку с белым свёртком семенила старшая медсестра и тоже лебезя, его уговаривала:
- Лев Маркович, может вы сами? У меня дежурство, я не могу всё бросить даже на час. Вон ещё двое на подходе, скоро родят.
- Перебьётся ваше дежурство, это важнее.
- Но там же пустырь и кушари. Это же четвёрка! Это же у чёрта на рогах! Пока доберусь с ребёнком, рак на горе свистнет.
- Поедете со мной в машине. Одна нога здесь, другая там. Ну, чего ждёте? Вперёд!
Они вышли на улицу, а сердобольная женщина сглотнула очередной горький комок и тяжко вздохнула про себя. Не моего ума это дело, пусть делают что хотят, а моё дело с краю - мою полы, да убираю. И она пошла дальше - нужно было ещё детские боксы прогенералить.
Там её и застала знакомая медсестра из приёмного покоя, с которой они всегда поддерживали тёплые отношения. Она только-только начала поиски новорожденной внучки. Вплыла в комнату мягко и неслышно, как кошка, но настойчиво и упорно как ледокол. Проверила каждую кроватку, пересмотрела все бирки на ручках и ножках и только потом заметила уборщицу.
- Фимушка, здравствуй. Ты давно тут убираешься?
- Нет, только начала. А что?
- Внучку ищу. Таня родила, пока я домой бегала, и теперь не знаем, куда девочку нашу отнесли.
- А вы везде смотрели? Может она в другом боксе, может на процедуры какие-нибудь повезли.
- Да, наверное. Сейчас гляну.
Медсестра убежала, а Серафима призадумалась. Ну, неужели это её внучку сейчас забрали? Не может такого быть! Такая добрая женщина и надо ж, что именно ей так не повезло. А впрочем, может и не её внучку забрали, а кого-то другого. Но всё равно не правильно это, не по-божески.
Подумала Серафима, пожалела и пошла убирать дальше. Осталось совсем чуть-чуть, а потом и чайку с бутербродами можно в каморке своей попить.
Но с трапезой ничего не вышло. Чайник чуть на себя не опрокинула. Кружку, которая служила много лет, разбила. И что это на неё нашло, что всё из рук валится? Вспомнила вдруг своего сыночка мертворождённого. Так и не родила она потом никого, так и осталась бездетной и одинокой на старости лет. А муж ушёл к другой почти сразу, которая ему двоих родила.
Вспомнила женщина о своём несостоявшемся материнстве и слёзы на глаза навернулись. Уж сколько лет прошло, что не сосчитать, а всё равно больно. Часто думала, что рана та душевная заросла давно. Но это только казалось, боль в глубину ушла, сверху как будто коркой забвения иллюзорного покрываясь. Никто ей тогда не помог, не посочувствовал, все только обвиняли, в том числе и муж, что нерадивая она, вот и ребёнок не выжил. Не знала Серафима по молодости очень многого. Не знала про всё то вредительство, что над новорожденными совершается в роддомах. Не знала, куда мёртвых маленьких человечков отвозят. Думала, что хоронят, как положено по христиански. Если бы так, а то ведь продают наверное. Прозрение пришло лишь сейчас. Может, не мёртвым сын родился? Может, жив-живёхонек, а записали в мёртвые, чтобы только матери не отдавать? И отвезли его наверно куда-то так же как эту девочку, только что родившуюся. Потом и её маме наверняка скажут, что умерла впоследствии, слабенькая, мол, была. А тельце конечно не покажут, так же как и ей. Господи, помоги им кто-нибудь. Спаси девочку. Не виновата она, дитя ещё невинное, за что же её так?
Закрыла лицо руками Серафима и молиться стала. Плакала и молилась. Просила и за сыночка, что теперь на небесах и за всех детей убиенных вольно и невольно. Особенно за девочку эту, дочку медсестички доброй. Уж, какая она приветливая со всеми, ко всем внимательна и добра, будь то она, простая уборщица или любой пациент, вроде даже самый голодранец, который и отблагодарить то как следует не сможет. А она со всеми одинаково по-доброму, будь то царь или нищий. И чтобы с её внучкой такая напасть случилась – грех это большой на чьей-то совести. Пусть найдётся девочка. Пусть с ней всё будет хорошо. Помоги, Господи!
Тут вдруг в самом пылу высказываний молчаливых почудилось, что зовёт её кто-то по имени. Голос то приближался, то отдалялся, будто пеленой беззвучной подёрнутый. И, наконец, приблизился. Она увидела девочку маленькую в облаке золотистых пшеничных волос, которая улыбалась и нежно смотрела на неё. Это был не её голос, говорила взрослая женщина. Будто ангел защищал девочку.
- Помочь ты можешь ей, если захочешь. Не плачь, а скажи бабушке её, где внучку искать. Ты же знаешь, ты всё видела и слышала. Помоги, а потом прими и нашу помощь – любую, какая потребуется для хорошего дела.
Пошатнулась Серафима, но не упала. Закружилась голова от страха, но устояла она. Встала, вытерла слёзы и пошла медсестру искать.
Нашла её в приёмном покое. Та, изможденная безрезультатными поисками, сидела, понурившись, и в пол глядела. Рядом нянечка закладывала в сушилку инструменты.
- Мария Николаевна, - шёпотом позвала её Серафима.
- Что, Фимушка, уже домой идёшь? Быстро ты сегодня управилась. Счастливо тебе.
Серафима замотала головой и стала усиленно моргать глазами, призывая женщину в коридор выйти. Она вышла и та, потянув за рукав, отвела в сторону, чтоб никто не подслушал.
- Вашу внучку в четвёртую больницу повезли, я случайно это узнала.
- Кто? Зачем? Почему? – встрепенулась медсестра.
- Тише, - тсыкнула на неё Серафима, - никому не говорите, что я сказала и тем более к главному не идите. Тот в курсе и только хуже будет.
- И что же делать, где её там искать?
- Не знаю, я даже не уверена, что она ещё там. Но если сейчас туда поедете, то может и застанете. Спешить надо. Бросайте всё и езжайте. Не силой, так хитростью, но девочку забрать оттуда надо.
- Да, да, всё правильно, спешить, - кивнула понимающе новоиспечённая бабушка, - Спасибо, Фима. Век тебя помнить буду.
…
Мария не стала заглядывать к дочке в палату, не стала никому ничего говорить из высокого начальства, лишь сменщицу свою предупредила, что отлучится в магазин ненадолго.
Она сняла белый халат и, уложив его в ридикюль, пошла вон из роддома, но не в больницу, а домой. Выбрала там тонкое, но большое одеяльце детское. К нему добавила несколько тряпочек ситцевых. Всё это сунула в большой пакет и уже тогдатолько в больницу поехала.
Четвёртая городская больница находилась почти за городом, рядом с Русским лесом. Построили и открыли её совсем недавно, инфраструктуры городской рядом почти не наблюдалось. В окружении лишь пустошь, поросшая бурьяном да чахлыми кустиками. Пара тропок узеньких связывала территорию больницы с городом.
Бабушка там ни разу не была, но сориентировалась быстро. Нашла главный корпус и пошла сразу в приёмное отделение. За столом сидела средних лет женщина и скучала.
- Здравствуйте. Я из роддома к вам с проверкой, - с этими словами она протянула документы. Белый халат ещё при входе надела и потому подозрений её слова не вызвали.
- Хорошо. С чего начнёте, Мария Николаевна?
- Покажите мне всех новорожденных. Где они содержатся?
- Сейчас вас проводят. А сумку вашу можете здесь оставить, я присмотрю.
- Нет, спасибо, она лёгкая.
Через несколько минут подошла больничная медсестра и повела Марию больничными коридорами в другой корпус. Они много раз петляли, поднимались по лестницам и спускались, и, наконец, пришли в детское отделение.
- Вот два бокса для новорожденных, - указала медсестра на двери, - Пойдёмте.
Внутри в специальных железных крашенных в грязный белый цвет кроватках лежали туго спеленатые крохотные человеческие колбаски. Лишь сморщенные личики обнажённо выглядывали из этой младенческой паранджи. Почти никто не плакал и не сопел, лишь некоторые покряхтвали. Бабушка по первой прикидке насчитала около тридцати кроваток. Пустовало не больше пяти. Какая-то женщина мыла пол с хлоркой и этот удушливый запах разъедал нос и горло. Потому два высоких окна были распахнуты настежь, и прохладный весенний ветерок резво гулял по палате.
Да, не сахарно им живётся, - подумала бабушка, а вслух сказала:
- Мне нужно глянуть карточки, - сказала она.
- Пожалуйста, вот они все здесь прикреплены, - медсестра показала на большой ящик на стенке, - Можно посмотреть на любого. На бирочке номерок и фамилия роженицы указаны. По ним и ищите. А впрочем, что я вам указываю, вы, наверное, и сами знаете.
- Конечно, - кивнула Мария, - Но меня конкретный младенец интересует. Девочка. Мать Клюшина Татьяна. Родилась сегодня утром.
- Это в другом боксе. Все вначале туда поступают. Пойдёмте.
Мария облегчённо вздохнула. Нашла, значит, внучку родненькую и сейчас заберёт домой. Лишь спектакль надо до конца доиграть и быстрее убежать из этого медвертепа. Она проработала всю жизнь фельдшером и медицинскую кухню знала изнутри, потому и не доверяла врачам. Знала, чего ждать от них можно и чего опасаться.
Во втором боксе нелицеприятная картина очень похожа оказалась, отличалась лишь надрывным криком маленьких человечков. Ревели и постанывали почти все. Только единицы спали. Может голодные или с непривычки в новой обстановке - кто знает. Женское сердце ещё раз содрогнулось и забилось так, будто она в гору с ношей бежала. Только нельзя было это внешне показать, нельзя быть слишком сердобольным врачом. Ведь правильный медработник должен в любой ситуации сохранять спокойствие и беспристрастность. Только с человечностью сочетать это, как правило, очень трудно. Но Мария знала, что всегда, в любой ситуации нельзя быть сволочью, и если творится безобразие на твоих глазах, то не молчать, а действовать. С опытом к ней пришло понимание того, что помочь всем сразу не получится. Можно загубить и ту единственную, ради которой вся эта помощь затеяна.
Первым делом в карточке она посмотрела назначения. Прочитала внимательно три больших листа и ахнула про себя. Внушительный список подразумевал в ближайшие несколько месяцев буквально пытки уколами внутримышечными и внутривенными, капельницами бесчисленными и пункциями многократными. А уж про всю эту обстановку вдалеке от родной мамы, про искусственные смеси и уход вообще говорить не приходилось. Успела она вовремя. То ли по халатности, то ли по недосмотру, то ли ещё почему, но ни одно назначение ещё в действие не приведено. Диагноз устрашающий стоит, даже выговорить страшно. А по факту, лишь ключица одна чуть вывернута, да и то потому, что эти изверги тянули ребёнка изо всех сил. Как будто торопились. Только куда надо было торопиться, вопрос ещё тот. Ну ладно, когда это у остальных рожениц проиходит, хотя и с ними не надо так поступать. Но знали, же суки эти, что, она, мама роженицы тут рядышком работает не первый год, бок о бок с ними. Знали и всё равно ширнули укол тянули. Бог им судья. А Серафима молодец, не побоялась всё рассказать. И это простая уборщица, которая ни клятв медицинских никаких не давала и вообще считается дурой и бабой безграмотной. Вот так и не знаешь в жизни, откуда помощи ждать, потому и надо ко всем хорошо относиться.
Мария ещё раз перепроверила бирку на ножке, чтоб чужого ребёнка не украсть и попросила медсестру выйти.
- Я тут ещё побуду, истории болезней почитаю.
- Хорошо. Как закончите, скажете нянечке, она меня позовёт.
Женщина осталась одна. Она ещё какое-то время действительно сидела за столом и делала вид, что читает. Как только уборщица покончила с грязью и, прикрыв окна, ушла восвояси, Мария, выглянув в коридор и убедившись в его безлюдье, торопливо распеленала внучку и, бросив больничные пелёнки в корзину с грязным бельём, обернула её домашним одеяльцем. Девочка даже не проснулась.
Из больницы она выбралась быстро, используя служебный выход, и оказалась на пустыре. Надо было спешить, но Мария передвигалась осторожно, боясь спотыкнуться и уронить драгоценную ношу. Она отошла достаточно далеко, когда услышала позади шум. Обернулась и поняла, что за ней погоня в белых халатах в количестве трёх человек. Она припустила что было сил, но куда женщине под шестьдесят лет гоняться с молодыми да резвыми - нагнали её быстро. Оправдываться и прятаться не стала, а сразу в наступление перешла.
- Я родная бабушка этого ребёнка и забрала его под личную ответственность.
- Но так нельзя! Она у нас числится. Её лечить надо. Она у вас умрёт.
- Ну, так и выпишите. Разве не знаете, как это делается? Я уже сказала и повторю ещё раз, что всю ответственность беру на себя.
- Да мы не против, но что делать? Нужно правильное основание для выписки. Расписка ваша нужна.
- Напишу вам расписку, комар носа не подточит.
- Хорошо, пойдёмте в отделение. Там и заполните.
- Нет, никуда я не пойду, а тут всё сделаю.
- В поле?
Сметливая Мария вместо ответа молча одной рукой достала из кармана листок и ручку, села на корточки и стала на коленках писать, одной рукой свёрток с внучкой придерживая. Неудобно было, и листик соскальзывал.
- Давайте, я ребёнка подержу, пока вы пишете, - участливо предложила одна из медсестёр.
- Нет, - Марию, видавшую и не такие виды, так просто не перехитрить, - лучше вы нагнитесь, я на спине писать буду.
Так и поступили. Нужную бумажку врачи получили и ушли восвояси. А что им оставалось, они ведь люди подневольные и не были заинтересованы лично в этом деле. Что им скажут, то и творят, прикрываясь белым халатом – символом спасения человеческих жизней.
Дома Мария распеленала новорожденную и впервые хорошенько рассмотрела. Ручки и ножки целые, пальчики в нужном количестве на месте, глазки ясные, носик и попка чистые. Вывих почти не заметен. И стоило ради этого ребёнка в больницу направлять? Вредительство, да и только.
Положила она внучку бочком поперёк кровати, чтоб не захлебнулась да не упала ненароком и в роддом поспешила. На посту затишье, новых больных нет, и никто её не хватился за время отсутствия. Она тут же бегом к дочке на этаж.
- Таня, собирайся. Домой пошли.
- Я без ребёнка никуда не пойду.
- Она уже дома, тебя дожидается.
- Ой! - радостно вскрикнула Таня, - Как она? Где ты её нашла?
- Потом расскажу. Я её там одну оставила. Ты пока собирайся, а я пойду тебя выпишу.
- Подожди, вместе пойдём, мне собирать особо нечего. Я только переоденусь.
Дома молодая женщина бросилась сразу к своей малышке, обняла и прижала к груди.
- Маленькая моя девочка. Нашлась таки!
- Таня, грудь вымой хорошенько, соски протри. Она голодная, наверное.
Мария оказалась права, и стоило её дочке поднести малышку к груди, как она моментально вцепилась ртом и долго-долго сосалась. Потом отвалилась и спать.
- Здоровый ребёнок! – воскликнула Мария – Видела бы ты, что её поназначали. Вовремя я успела.
- Мусечка, дорогая, чтобы я без тебя делала. Жаль только, что Павлика сейчас нет.
- Не жалей, может это и к лучшему. Нервы целее будут. Он бы кипеж такой поднял, что я бы не смогла уворовать по-тихому. Ты имя то хоть придумала?
- Конечно. Мы ведь давно решили про Вову и Галю. Будет она Галчонком.