Как бабушка меня украла

История моего рождения опутана многими видимыми и невидимыми тайнами. О большей части из них до сих пор приходится только догадываться. Но даже то, что я знаю, уже звучит невероятно, хотя я знаю, что это чистая правда. Бабушка об этих событиях рассказывала очень часто. Кажется, что я слышала эту историю сотню миллионов раз. И всё равно при каждом новом её устном рассказе, я всё бросала и внимала, заглядывая ей в рот. Как будто ждала, что уж в этот раз из него точно вылетят ответы на те вопросы, что я постоянно себе задаю.

Итак, подошёл срок маминых родов. Схватки начались вечером. Мама дотерпела до рассвета, и они вместе с бабушкой и моим братом Вовочкой пошли в роддом, который был рядом, всего в нескольких минутах ходьбы – центральный роддом на Лермонтова. Садик брата тоже располагался недалече. Когда его отдали воспитателям, мама, переваливаясь с ноги на ногу, пошла в заранее обещанную предродовую палату. Бабушка, работавшая в роддоме рядовой медсестрой в приёмном покое, побежала к акушерам предупредить, что дочка о которой она им заблаговременно говорила, скоро разродится. Пусть внимательней будут.

Вову мама рожала тут же. Бабушка тогда если и не принимала сама роды, то активно участвовала в процессе, помогая акушерке. Тогда всё прошло идеально, и в этот раз не могло быть иначе.

Схватки были всё ещё несильные, и бабушка решив, что до потуг успеет домой смотаться - магарыч врачам принести, побежала. Одна нога здесь - другая там. Полчаса не прошло, как она вернулась. Глядь, а мамы в палате уже нет. Бегом в родзал. И там её нет. Мимо проходила знакомая медсестра и бабушка к ней:

- Мою дочку куда повезли?
- Клюшину?
- Да.
- Так она родила уже. В пятой палате.

Бабушка, замирая от распиравшей её радости, поскакала туда и застала маму конечно без пуза, но - в слезах.

- Кто родился? Девочка?
- Да, девочка. Только ты ушла, мне укол вкололи и сразу почти потуги пошли. Они так из меня её тянули, что что-то там поломали ей и теперь не показывают. Спрятали и не говорят куда.
- Таня, подожди, не реви. Объясни по-порядку, что сломали и где она сейчас?
- Я не знаю, мне ничего не говорят, - молодая мама была растеряна и ещё мало что понимала после родов.

Зато бабушка усекла сразу, что дело непростое и побежала по роддому в поисках внучки. Обежала все детские боксы и даже в специальный для слабых и недоношенных заглянула. Внучки, то есть меня новорождённой, нигде не было. Исчезла как утренний туман при первых лучах солнца.
Но вся эта ситуация пахла уже не светом, а тьмой. Бабушка спрашивала у медсестёр и нянечек, у акушеров и гинекологов, дошла и до главного. Никто ничего не знал. Младенец родился живой, а потом его куда-то увезли. Вот и вся правда, которую удалось найти.

Серафима приходила на работу к половине седьмого - убирала коридор, палаты, кабинеты врачей, мыла туалеты, душевые, столовую и иногда выполняла мелкие поручения медсестёр и нянечек. Работу свою считала непыльной и достойной. Платили мало, но на жизнь хватало, хорошая прибавка к пенсии. Работать пошла, чтобы при деле быть, не хотелось чувствовать себя на задворках жизни.

В этот весенний майский день всё было как обычно. Она убирала, а врачи, медсёстры и нянечки приёмного покоя сновали взад-вперёд. Кто-то на аборт плановый шёл неторопливо, кто-то к роженице спешил, а кто-то бежал к скорой встречать изнасилованную да покромсанную, а кто-то на плановое кесарево. Да мало ли куда шли, может даже просто прохаживались. Всё как всегда, разве что суеты больше, чем обычно.

Серафима ни с кем здесь не общалась по душам, и тем более сплетни не распускала, хотя многое видела и замечала. Уборщицу мало кто принимал всерьёз и никто из персонала почти не стеснялся вести при ней разговоры разные, будто она и не человек вовсе, а предмет интерьера или машина уборочная. Она прислушивалась, но не всегда, а когда нельзя было не слышать. Однако никогда не вмешивалась и даже вида не показывала, что что-то замечает и что это ей интересно. Многие в отделении любили её как эдакого молчаливого ангела чистоты.

В тот день женщина, переодевшись в белый халат, мыла пол в коридоре. Мимо прошёл главный, на ходу беседуя с низеньким незнакомцем. Шли они неторопливо и уже заканчивали разговор.

- Да, конечно, всё сделаем в лучшем виде, - лебезил врач лысому, укутанному в драповое пальто, - как родит, сразу доставим.
- Точно?
- Обижаете, Лев Маркович. Разве я вас подводил хоть раз?
- Ну, смотрите. В этот раз случай особый. Мы долго её ждали, чтобы из-за какой-то бабки всё порушилось.
- Правильно вы говорите. Баба, она и есть баба – глупая и дурная. Будет всё, как надо, даже не сомневайтесь. А если понадобится, то прижмём.
- Не скажите, – покачал головой незнакомец, - Когда у женщины материнский инстинкт просыпается, ни в чём нельзя быть уверенным. Они тогда почище чем звери становятся.
- Ну, вы преувеличиваете. Тут они не у себя дома, здесь казённый дом и если мы им ещё и…

До конца Серафима разговор не дослушала - собеседники скрылись в другом крыле. Она выжала тряпку и в сердцах сплюнула.
Ну, вот опять - очередную пакость задумал. Разве ж это человек? Уже не первый раз. Работаю тут всего лет пять, а таких ужасов насмотрелась и наслушалась, что фашистские концлагеря и рядом не стояли. Но немцев хоть понять можно, война тогда была, мы для них врагами были. А тут что же получается? Свой своих гноит и в расход пускает? Гнусно, отвратительно и бесчеловечно. Да только молчать об этом надо, не то и её сживут со света белого.

Серафима покрыла тряпкой швабру и пошла домывать начатое. Через час почти всё закончила, и снова появился тот человек в тёмном пальто. На этот раз он показался со стороны родильного отделения и был весел. Шёл достаточно быстро, а за ним вприпрыжку с белым свёртком семенила старшая медсестра и тоже лебезя, его уговаривала:

- Лев Маркович, может вы сами? У меня дежурство, я не могу всё бросить даже на час. Вон ещё двое на подходе, скоро родят.
- Перебьётся ваше дежурство, это важнее.
- Но это же четвёрка! Это же у чёрта на рогах! Пока доберусь с ребёнком, рак на горе свистнет.
- Поедете со мной в машине. Довезу туда и обратно, - и, видя, что она ещё медлит, подтолкнул, - Ну, чего ждёте? Вперёд!

Они вышли на улицу, а сердобольная уборщица сглотнула очередной горький комок и тяжко вздохнув про себя, пошла дальше - нужно было ещё детские боксы прогенералить.

Там её и застала знакомая медсестра из приёмного покоя, с которой они всегда поддерживали тёплые отношения. Она только-только начала поиски новорожденной внучки. Вплыла в комнату мягко и неслышно, как кошка, но настойчиво и упорно как ледокол. Проверила каждую кроватку, пересмотрела все бирки на ручках и ножках и только потом заметила уборщицу.

- Фимушка, здравствуй. Ты давно тут убираешься?
- Нет, Мария Николаевна, я только начала. А что?
- Внучку ищу. Таня родила, пока я домой бегала, и теперь не знаем, куда девочку нашу отнесли.
- А вы везде смотрели? Может она в другом боксе, может на процедуры повезли.
- Да, наверное. Сейчас гляну.

Медсестра убежала, а Серафима призадумалась. Такой человек добрый, и надо ж, что именно ей не повезло. Пожалеть пожалела, но вслух промолчала и пошла убирать дальше. Осталось совсем чуть-чуть, а потом и чайку с бутербродами можно в каморке своей попить.

Но с трапезой ничего не вышло. Чайник чуть на себя не опрокинула. Кружку, которая служила много лет, разбила. И что это на неё нашло, что всё из рук валится? Не идут из головы те разговоры главного. Как подумает, что теперь мама этого погубленного ребёнка думает, да как переживает, так и тошно становится. Кошки душу скребут и скребут.

Вспомнила она вдруг своего сына. Её сказали, что он мёртвым родился. А может это ложь, чтобы прикрыть нелицеприятную правду? Нечаянное озарение вдруг её охватило. Никто ей тогда не помог, не посочувствовал, все только обвиняли, в том числе и муж, что нерадивая она, вот и ребёнок не выжил. Не знала она ведь тогода по молодости очень многого. Не знала про всё то, что над новорожденными совершается в роддомовских казематах, о чём только персоналу известно, да и то не всем.. Не знала, тогда куда мёртвых маленьких человечков отвозят. Думала, что хоронят, как положено по христиански. Если бы так, то была бы могила у её сына и тельце бы вернули. А этого нет.

О, как тяжко это прозрение! Жив был её сын, а записали в мёртвые, чтобы только ей не отдавать. И отвезли его, наверно, куда-то так же, как и эту девочку. Потом её маме и бабушке скажут, что умерла впоследствии - слабенькая, мол, была. О боже, кому всё это нужно?

Закрыла лицо руками Серафима, и молиться стала. Плакала и молилась. Просила и за сыночка, и за всех детей - живых и убитых. Особенно за девочку эту, внучку медсестрички приветливой. Уж, какая она доброжелательная со всеми Всегда внимательна к каждому, будь то она, простая уборщица или любой пациент, вроде даже самый голодранец, который и отблагодарить как следует не сможет. И чтобы с её внучкой такая напасть случилась. Как только такой грех у людей с совестью уживается? Пусть же найдётся девочка. Пусть с ней всё будет хорошо. Помоги, Господи!

Тут вдруг в самом пылу высказываний молчаливых почудилось, что зовёт её кто-то по имени. Голос то приближался, то отдалялся, будто пеленой беззвучной подёрнутый. И, наконец, она услышала его ярко и чётко. Но прежде увидела счастливую маленькую девочку в облаке золотисто-пшеничных волос, которая ласково смотрела на неё. Но голос не её, говорила взрослая женщина. Не приказывала, не просила, а как бы договаривалась.

- Помочь ты можешь девочке этой, если захочешь. Не плачь, а лучше скажи бабушке её, где внучку искать. Ты же знаешь, ты всё видела и слышала. Помоги, а потом прими и нашу помощь – любую, какая потребуется для хорошего дела.

Пошатнулась Серафима, но не упала. Закружилась голова от страха, но устояла она. Встала, вытерла слёзы и пошла за медсестрой. Нашла её в приёмном покое. Та, изможденная безрезультатными поисками, понурилась и в пол глядела. Рядом нянечка закладывала в сушилку инструменты.

- Мария Николаевна, - шёпотом позвала её Серафима.
- Что, Фимушка, уже домой идёшь? Быстро ты сегодня управилась.

Серафима замотала головой и стала усиленно моргать глазами, призывая женщину в коридор выйти. Она вышла и та, потянув за рукав, отвела в сторону, чтоб никто не подслушал.

- Вашу внучку в четвёрку повезли, я случайно это узнала.
- Кто? Зачем? Почему? – встрепенулась медсестра.
- Тише, - тсыкнула на неё Серафима, - никому не говорите, что я сказала и тем более к главному не идите. Тот в курсе и только хуже будет.
- И что же делать, где её там искать?
- Не знаю, я даже не уверена, что она ещё там. Но если сейчас туда поедете, то может и застанете. Спешить надо. Бросайте всё и езжайте. Девочку забрать оттуда надо.
- Да, да, всё правильно, спешить, - кивнула понимающе новоиспечённая бабушка, - Спасибо, Фима. Век тебя помнить буду.

Мария не стала заглядывать к дочке в палату, не стала никому ничего говорить из начальства, лишь сменщицу свою предупредила, что отлучится в магазин ненадолго.

Она сняла белый халат и, уложив его в лаковый ридикюль, пошла вон из роддома. Но не в больницу, а домой поспешила. Выбрала там тонкое, но большое детское одеяльце. К нему добавила несколько тряпочек ситцевых. Всё это сунула в большой пакет и уже тогда только в больницу поехала.
Четвёртая городская больница находилась почти за городом, рядом с Русским лесом. Построили и открыли её совсем недавно, инфраструктуры городской почти не наблюдалось. В окружении лишь пустошь, поросшая бурьяном да чахлыми кустиками. Пара тропок узеньких связывала территорию больницы с городом.

Мария там ни разу не была, но сориентировалась быстро. Нашла главный корпус и пошла сразу в приёмное отделение. За столом скучала женщина средних лет.

- Здравствуйте. Я из роддома к вам с проверкой, - с этими словами она протянула документы. Белый халат ещё при входе надела и потому подозрений её слова не вызвали.

- Хорошо. С чего начнёте?
- Покажите мне всех новорожденных. Где они содержатся?
- Сейчас вас проводят. А сумку вашу можете здесь оставить, я присмотрю.
- Нет, спасибо, она лёгкая.

Через несколько минут подошла больничная медсестра и повела Марию больничными коридорами в другой корпус. Они много раз петляли, поднимались по лестницам и спускались, и, наконец, пришли в детское отделение.

- Вот два бокса для новорожденных, - указала медсестра на двери, - Пойдёмте.

Внутри в железных крашенных в грязный белый цвет кроватках лежали туго спеленатые крохотные человеческие колбаски. Лишь сморщенные личики обнажённо выглядывали из этой младенческой паранджи. Почти никто не плакал и не сопел, лишь некоторые покряхтвали. Бабушка по первой прикидке насчитала около тридцати кроваток. Пустовало не больше пяти. Какая-то женщина мыла пол с хлоркой и этот удушливый запах разъедал нос и горло. Потому два высоких окна были распахнуты настежь, и прохладный весенний ветерок резво гулял по палате.

Да, не сахарно им живётся, - подумала бабушка, а вслух сказала:

- Мне нужно глянуть карточки, - сказала она.
- Пожалуйста, вот они все здесь прикреплены, - медсестра показала на большой ящик на стенке, - Можно посмотреть на любого. На бирочке номерок и фамилия роженицы указаны. По ним и ищите. А впрочем, что я вам указываю, вы, наверное, и сами знаете.
- Конечно, - кивнула Мария, - Но меня конкретный младенец интересует. Девочка. Мать Клюшина Татьяна. Родилась сегодня утром.
- Это скорее всего в другом боксе. Все вначале туда поступают. Пойдёмте.

Мария облегчённо вздохнула. Нашла, значит, внучку родненькую и сейчас заберёт домой. Лишь спектакль надо до конца доиграть и быстрее убежать из этого медвертепа. Она проработала всю жизнь фельдшером и медицинскую кухню знала изнутри, потому и не доверяла врачам. Знала, чего ждать от них можно и чего опасаться.

Во втором боксе нелицеприятная картина очень похожая оказалась, отличалась лишь надрывным криком маленьких человечков. Ревели и постанывали почти все. Только единицы спали. Может голодные или с непривычки в новой обстановке - кто знает. Женское сердце ещё раз содрогнулось и забилось так, будто она в гору с ношей бежала. Только нельзя было это внешне показать, нельзя быть слишком сердобольным врачом. Ведь правильный медработник должен в любой ситуации сохранять спокойствие и беспристрастность. Только с человечностью сочетать это, как правило, очень трудно. Но Мария знала, что всегда, в любой ситуации нельзя быть сволочью, и если творится безобразие на твоих глазах, то не молчать, а действовать. С опытом к ней пришло понимание того, что помочь всем сразу не получится, потому с совестью всё-таки приходилось мириться.

Первым делом, она посмотрела назначения в карточке. Прочла внимательно три больших листа и ахнула про себя. Внушительный список подразумевал в ближайшие несколько месяцев буквально пытки уколами внутримышечными и внутривенными, капельницами бесчисленными и пункциями многократными. А уж про всю эту обстановку вдалеке от родной мамы, про искусственные смеси и уход вообще говорить не приходилось. Успела она вовремя. То ли по халатности, то ли по недосмотру, то ли ещё почему, но ни одно назначение ещё в действие не приведено. Диагноз устрашающий стоит, даже выговорить страшно. А по факту, лишь ключица одна чуть вывернута, да и то потому, что эти изверги тянули ребёнка изо всех сил. Как будто торопились. Только куда надо было торопиться, вопрос ещё тот. С трудом, но можно понять, когда это у прочих рожениц происходит, хотя и с ними не надо так поступать. Но знали, же они что, она - мама роженицы, не первый год с ними бок о бок работает. Да и говорила им ещё когда Таня беременная ходила. Всё они знали, но укол ширнули. Бог им судья.

А вот Фимушка молодец, не побоялась всё рассказать. И это простая уборщица, которая ни клятв медицинских никаких не давала и вообще считается дурой и бабой безграмотной. Вот так и не знаешь в жизни, откуда помощи ждать, потому и надо ко всем хорошо относиться.

Мария ещё раз перепроверила бирку на ножке, чтоб чужого ребёнка не украсть и попросила медсестру выйти.

- Я тут ещё побуду, истории болезней почитаю.
- Хорошо. Как закончите, скажете нянечке, она меня позовёт.

Женщина осталась одна. Она ещё какое-то время действительно сидела за столом и делала вид, что читает. Как только уборщица покончила с грязью и, прикрыв окна, ушла восвояси, Мария, выглянув в коридор и убедившись в его безлюдье, торопливо распеленала внучку. Бросив больничные пелёнки в корзину с грязным бельём, обернула её домашним одеяльцем. Девочка даже не проснулась.

Из больницы она выбралась быстро, используя служебный выход, и оказалась на пустыре. Надо было спешить, но Мария передвигалась осторожно, боясь спотыкнуться и уронить драгоценную ношу. Она отошла достаточно далеко, когда услышала позади шум. Обернулась и поняла, что за ней погоня в белых халатах в количестве трёх человек. Она припустила что было сил, но куда женщине под шестьдесят лет гоняться с молодыми да резвыми - нагнали её быстро. Оправдываться и прятаться не стала, а сразу в наступление перешла.

- Я родная бабушка этого ребёнка и забрала его под личную ответственность.
- Но так нельзя! Она у нас числится.
- Ну, так и выпишите. Разве не знаете, как это делается? Я уже сказала и повторю ещё раз, что всю ответственность беру на себя.
- Да мы не против, но что делать? Нужно правильное основание для выписки. Расписка ваша нужна.
- Напишу вам расписку, комар носа не подточит.
- Хорошо, пойдёмте в отделение. Там и заполните.
- Нет, никуда я не пойду, а тут всё сделаю.
- В поле?

Сметливая Мария вместо ответа молча одной рукой достала из кармана листок и ручку, села на корточки и стала на коленках писать, одной рукой свёрток с внучкой придерживая. Неудобно было, и листик соскальзывал.

- Давайте, я ребёнка подержу, пока вы пишете, - участливо предложила одна из медсестёр.
- Нет, - Марию, видавшую и не такие виды, так просто не перехитрить, - лучше вы нагнитесь, я на спине писать буду.

Так и поступили. Нужную бумажку врачи получили и ушли восвояси. А что им оставалось, они ведь люди подневольные и не были заинтересованы лично в этом деле. Что им скажут, то и творят, прикрываясь белым халатом – символом спасения человеческих жизней.

Дома Мария распеленала новорожденную и впервые хорошенько рассмотрела. Ручки и ножки целые, пальчики в нужном количестве на месте, глазки ясные, носик и попка чистые. Вывих почти не заметен. И стоило ради этого ребёнка в больницу направлять?

Положила она внучку бочком поперёк кровати, чтоб не захлебнулась да не упала ненароком и в роддом поспешила. На посту затишье, новых больных нет, и никто её не хватился за время отсутствия. Она тут же бегом к дочке на этаж.

- Таня, собирайся. Домой пошли.
- Я без ребёнка никуда не пойду.
- Она уже дома, тебя дожидается.
- Ой! - радостно вскрикнула Таня, - Как она? Где ты её нашла?
- Потом расскажу. Я её там одну оставила. Ты пока собирайся, а я пойду тебя выпишу.
- Подожди, вместе пойдём, мне собирать особо нечего. Я только переоденусь.

Дома молодая женщина бросилась сразу к своей малышке, обняла и прижала к груди.

- Маленькая моя девочка. Нашлась таки!
- Таня, грудь вымой хорошенько, соски протри. Она голодная, наверное.
Мария оказалась права, и стоило её дочке поднести малышку к груди, как она моментально вцепилась ртом и долго-долго сосала. Потом отвалилась и спать.
- Здоровый ребёнок! – воскликнула Мария – Видела бы ты, что её поназначали. Вовремя я успела.
- Мусечка, дорогая, чтобы я без тебя делала. Жаль только, что мужа сейчас нет.
- Не жалей, может это и к лучшему. Нервы целее будут. Он бы кипеж такой поднял, что я бы не смогла уворовать по-тихому. Ты имя то хоть придумала?
- Конечно. Мы ведь давно с ним всё решили.

Хорошо, когда всё хорошо заканчивается. Только почему до сих пор не ясно, кто же были те люди и зачем украли меня? Они ведь специально дожидались, когда бабушка отлучится, чтобы без неё дельце чёрное по быстрому сварганить. Не всех ведь крадут и не всем вредят. Что же во мне такого особенного, раз даже заслуженного работника роддома и родной бабушки не постеснялись? Почему именно моего появления на свет так ждали? Они ведь и потом к нам домой ходили, досаждали, да маме говорили, что если она меня в больницу сию минуту не положит, то я умру, а её в тюрьму за это посадят. Вовремя папа вернулся и дал им отворот-поворот, буквально вышвырнув из дому. Он строгий, но справедливый.

Потом, спустя годы, когда я подрасту, мама часто будет мне показывать женщину на улице, которая тогда главной медсестрой работала и обо всём знала. С ней она помирилась и даже слегка подружилась. Город у нас маленький, все друг друга знают, не до открытой вражды. Только до сих пор та женщина не признаётся, кто ей в тот день приказания давал, и почему она их исполняла. Лишь каждый раз при встрече она сама ту историю вспоминает и повторяет улыбаясь:

- Правильно ваша бабушка тогда поступила. Молодец! Если бы все такие были…

Я же только догадываюсь, кто был тот ангел, что Фиму на правильный путь направил, сумев тем самым спасти одну человеческую жизнь и не только это.

Галина Клюшина - foretchatte.narod.ru